Всадник поражающий копьем дракона. Что символизирует всадник на гербе россии. Молитвы обращенные к чудотворному изображению

6 мая — день Георгия Победоносца. Святого, который изображен на нынешнем гербе Москвы

Святой великомученик Георгий считается покровителем и защитником воинов. Со времен великого князя Иоанна III изображение св. Георгия Победоносца — всадника, поражающего копьем змея, — стало гербом Москвы и эмблемой Русского государства. По преданию, святой Георгий родился в конце II — начале III века в малоазиатской провинции Каппадокия Римской империи и рос в знатной христианской семье. Благодаря воинским умениям, стал правителем Каппадокии, затем поступил на военную службу и прославился своей храбростью, став римским военачальником. Исповедуя христианскую веру, доблестный воин навлек на себе ненависть и гнев императора Диоклетиана. Император пытался убедить мученика не губить молодости и чести, но Георгий не отрекся от своей веры. В застенке он был подвергнут жестоким мучениям — его били дубинками и кнутами, привязывали к колесу с острыми ножами, обували ему на ноги раскаленные железные сапоги и много другое, чему свидетельствуют многочисленные иконы. С тех пор св. Георгий считается самым совершенным примером доблести и отваги. Выдержав все пытки, св. Георгий остался верным идее христианства, и по приказу императора, 23 апреля 303 г. (6 мая по новому стилю) был казнен в городе Никодимия.

Обычай помещать на печатях и монетах портрет князя, а также изображение святого, которого князь считал своим покровителем, был воспринят на Руси из Византии еще в конце X века. На златниках (золотых монетах) киевского князя Владимира Святославича, крестившего Русь, на лицевой стороне монеты — портрет князя и надпись: "Владимир на столе а се его злато", а на обороте изображение Иисуса Христа. В начале XI века на монетах и печатях сына Владимира Святославича Ярослава Мудрого (княжил с 1016 по 1054 гг.), принявшего имя Юрий (Георгий), впервые появляется изображение святого Георгия. Ярослав Мудрый много способствовал распространению и утверждению культа святого Георгия на Руси. В честь своего святого покровителя он основал в 1030 году город Юрьев (сейчас — Тарту) и заложил в том же году Юрьев монастырь в Новгороде, позднее там был построен Георгиевский собор. В 1037 году Ярослав начинает строительство Георгиевского монастыря в Киеве и возводит в нем храм святого Георгия, а день освящения храма учреждает ежегодным праздником — "Юрьевым днем". Основатель Москвы — Юрий Долгорукий продолжил эту традицию, заложив в 1152 году город Юрьев-Польский, где в 1230-34 годах был построен знаменитый Георгиевский собор. В том же 1152 году он строит на новом княжеском дворе во Владимире церковь Георгия. На его печати тоже святой, стоящий во весь рост и вынимающий меч из ножен.

На лицевой стороне печати старшего брата Юрия Долгорукого — Мстислава Владимировича в 1130 году впервые появляется изображение святого воина-змееборца. Следующее по времени изображение святого воина-змееборца есть на многочисленных печатях Александра Ярославича Невского (1252-1263 гг.). На некоторых из них с одной стороны — святой Александр на коне с поднятым мечом в руке, а на другой стороне святой Федор в виде пешего воина, одной рукой ведущего на поводе коня, а другой — поражающего змея-дракона. Федор — крестильное имя отца Александра Невского — Ярослава.

Академик В.Л. Янин в своем труде "Актовые печати Древней Руси" описывает большую группу княжеских печатей, на лицевой стороне которых изображен святой покровитель князя, а на обратной — святой покровитель его отца. Таким образом, на печати можно прочитать имя и отчество князя. Именно к такому типу принадлежит печать Александра Невского. На большинстве этих печатей всадник вместо нимба имеет на голове корону. Это дало основание предположить, что на них изображен князь, а не святой, что не противоречит древней традиции.

В Московском княжестве образ пешего змееборца впервые встречается на монете князя Ивана II Красного (Красивого) (1353-59 гг.). На печати сына Дмитрия Донского Василия Дмитриевича изображен всадник с копьем, направленным вниз, в то место, где должен быть змей. И, наконец, на монетах того же Василия Дмитриевича и особенно его сына Василия Васильевича Темного эмблема приобретает вид, близкий к тому, что позднее утвердился в качестве московского герба.

Окончательное утверждение всадника-змееборца как герба Московского княжества произошло при Иване III (княжил с 1462 по 1505 гг.) и совпало по времени с завершением объединения основной части русских земель вокруг Москвы. Сохранилась печать 1479 года, на которой всадник, поражающий копьем змея-дракона, окружен надписью: "Печать великого князя Ивана Васильевича", а на обороте печати, не имеющей рисунка, надпись повторена, но к ней добавлено — "всея Руси". С этого момента можно считать, что герб Московского княжества на какое-то время становится и гербом всея Руси. В 1497 году появляется другой тип государственной печати Ивана III. На лицевой стороне ее по-прежнему всадник, поражающий копьем дракона, и надпись: "Иоанн божиею милостью господарь всея Руси и великий князь", а на обороте впервые помещен двуглавый орел, окруженный надписью, являющейся продолжением лицевой: "и велик княз Влад и Мос и Пск и Тв и Вят и Пер и Бол". Судя по расположению надписи (вокруг орла окончание титулатуры князя), главным символом и здесь является всадник.

При сыне Ивана III Василии III эта печать была полностью сохранена, заменено лишь имя князя. Только при Иване Грозном, первом русском князе, принявшем в 1547 году царский титул, на золотой булле 1562 года двуглавый орел занимает главное положение, а всадник, как герб Московского княжества, переходит на грудь орла. Эта композиция сохраняется и на Большой государственной печати 1583 года и на всех последующих Больших государственных печатях Руси и России. При этом тип печати 1497 года сохраняется и продолжает употребляться до XVII века в виде кормчей печати. Так называлась печать, которую прикладывали к царским грамотам на земли, угодья, жалуемые подданым за службу, "на кормление". О том, как объясняли современники значение фигуры всадника-змееборца на печатях и монетах XV-XVII веков, опубликованы письменные свидетельства, позволяющие сделать однозначный вывод — русские источники считали всадника изображением князя или царя, и только иностранцы называли московского всадника святым Георгием. Послы Ивана Грозного на вопрос Александрийского патриарха: "На кони де благоверный царь на сей печати?", отвечали: "Государь на коне". Известна цитата из летописи: "При великом князе Василье Ивановиче бысть знамя на деньгах: князь великий на коне, а имея меч в руце и оттоле произваша деньги копейныя". В старинной описи Оружейной палаты о гербовом знамени 1666-1667 годов сказано: "В кругу изображен двуглавый орел, коронованный двумя коронами, а на груди у него "царь на коне колет копием змия". Дипломат и писатель середины XVII века Григорий Котошихин в своем сочинении "О России в царствование Алексея Михайловича" свидетельствует: "в истинно Московского княжения печати вырезано — царь на коне победил змия". На государственном гербе, помещенном на титульном листе Библии, изданной в Москве в 1663 году, змееборцу на груди орла придано портретное сходство с царем Алексеем Михайловичем.

Первым из русских назвал всадника на московском гербе святым Георгием Петр I. Сохранилась его собственноручная записка, относящаяся предположительно к 1710-м годам: "Сей герб (зачеркнуто) Сие имеет свое начало оттуду, когда Владимир монарх российский свою империю разделил 12 сынам своим, из которых Владимирские князи возымели себе герб с. Егория, но потом ц. Иван Вас., когда монархию, от деда его собранную, паки утвердил и короновался, когда орла за герб империи российской принял, а княжеский герб в груди оного поставил". Однако, в течение всего царствования Петра I на московском гербе продолжали изображать светского всадника в кафтане с короной или шляпой на голове. Во многих случаях всадник имел портретное сходство с Петром I. Это подтверждает указ 1704 года о выпуске первых медных копеек, в котором сказано, что на них будет "воображение великого государя на коне". В кратковременное царствование Екатерины I сенатский указ об изготовлении новой государственной печати называет змееборца "ездацом". Без изменений герб оставался и при Петре II.

В 1728 году возникла необходимость составить гербы на знамена полков, размещенных по разным городам России. В мае 1729 года они были представлены в военную коллегию и удостоились высочайшего утверждения. Сенатский указ об этом последовал 8 марта 1730 года. Первым в списке утвержденных был государственный герб. Часть его описания посвящена московскому гербу: "...в середине того орла Георгий на коне белом, побеждающий змия, епанча и копье желтые, венец желтый же, змий черный, поле кругом белое, а в середине красное".

Герб Москвы 1730 г.

С этого момента и вплоть до начала XX века всадник на московском гербе официально именуется святым Георгием. Почему именно в это время произошло такое изменение? С одной стороны, под влиянием иностранцев Петр I в 1722 году пригласил на службу в качестве герольдмейстера графа Санти. Но, пожалуй, в неменьшей степени способствовало этому восшествие на российский престол плеяды императриц. На пробном экземпляре копейки 1730 года еще старый петровский тип всадника, но он не был уже утвержден. Напомним, что 1730-й год — год воцарения Анны Иоанновны.

Герб Москвы 1781 г.

В указе 1781 года об утверждении гербов Московской губернии описание московского герба почти полностью повторяет описание 1730 года: "Москва. Святой Георгий на коне против того же как в середине Государственного герба, в красном поле, поражающий копьем черного змия". Герб Москвы просуществовал в таком виде до 1856 года, когда в результате реформы в русской геральдике, проведенной по указанию царя Николая I, герольдмейстером Кене был значительно изменен герб Московской губернии. Новый же герб столичного города Москвы был утвержден только 16 марта 1883 года и отличался от губернского обрамлением: вместо дубовых листьев — скипетры. "В червленом щите Святой Великомученик и Победоносец Георгий, в серебряном вооружении и лазоревой приволоке (мантии) на серебряном покрытом багряною тканью, с золотой бахромою, коне, поражающий золотого с зелеными крыльями дракона золотым с осьмиконечным крестом наверху копьем. Щит увенчан императорскою короною. За щитом два накрест положенные золотые скипетра, соединенные Андреевскою лентою".

Основное изменение герба — всадник был повернут в другую сторону. По правилам западноевропейской геральдики живые существа (всадник, зверь) должны быть повернуты только в правую геральдическую (левую для зрителя) сторону. Это древнее правило было установлено для того, чтобы всадник или, например, лев, изображенные на щите рыцаря, который он держал у левого своего бока, не казались убегающими от противника. Плащ всадника вместо желтого стал лазоревым (синим), дракон из черного превратился в золотого с зелеными крыльями, а белый конь назван серебряным.

Герб Москвы 1883 г.

В указе 1781 года названы только цвета щита, коня и змия, соответственно — красный, белый и черный. Выяснить, какими были первоначальные, исконные цвета московского герба, помогает его подробное описание, приведенное в статуте ордена святого Георгия, утвержденном Екатериной II 26 ноября 1769 года. Это ближайшее из предшествующих указу 1781 года официально утвержденное описание. В середине орденского креста был помещен московский герб: "...в красном поле Святой Георгий, серебряными латами вооруженный, с золотою сверх оных висящею епанчою, имеющей на голове золотую диадему, сидящий на коне серебряном, на котором седло и вся сбруя золотые, черного змия, в подошве излита, золотым копьем пронзающий". У составителей списков гербов на знамена 1730 года, вероятно, были в руках только цветные рисунки гербов без подробного их описания, на которых золото было передано желтой охрой, поэтому они назвали цвет венца и епанчи желтым. Серебро же в геральдике передается белым цветом.

Изменение желтого (золотого) цвета плаща всадника на лазоревый (синий) было, возможно, следствием желания герольдии привести цвета московского герба в соответствие с цветами национального флага России — белым, синим и красным (конь белый, плащ синий, щит красный). Стоит отметить, что канонический, то есть утвержденный церковью, цвет плаща святого Георгия — красный, поэтому почти на всех русских иконах он красный, очень редко — зеленый, но не синий.

Орден Святого Георгия Победоносца — высшая военная награда Российской Империи

После революции 1917 года герб Москвы был упразднен. Новый герб города с советской символикой был составлен архитектором Д. Осиповым и утвержден Президиумом Моссовета 22 сентября 1924 года. Этот герб состоял из следующих элементов:

Герб Москвы 1924 г.

а) В центральной части в овальный щит вписана пятиконечная звезда. Это победный символ Красной Армии.

б) Обелиск на фоне звезды, являющийся первым революционным монументом РСФСР в память Октябрьской революции (поставленный перед зданием Моссовета). Это символ твердости Советской власти.

в) Серп и Молот — эмблема рабоче-крестьянского правительства.

г) Зубчатое колесо и связанные с ним ржаные колосья, изображенные по овалу щита, являются символом смычки города с деревней, где колесо с надписью "РСФСР" определяет промышленность, а ржаные колосья — сельское хозяйство.

д) Внизу по обеим сторонам изображены эмблемы, характеризующие наиболее развитую промышленность в Московской губернии: слева наковальня — эта эмблема металлообрабатывающего производства, справа челнок — текстильного производства.

е) Внизу под надписью "Московский Совет Рабочих, Крестьянских и Красноармейских депутатов", изображенной на ленте, расположена "динама" — эмблема электрификации. Таким образом, в целом герб являлся синтезом деятельности Моссовета. Распоряжением мэра Москвы "О восстановлении исторического герба Москвы" 23 ноября 1993 года столице был возвращен ее древний герб. В положении о гербе сказано: "На темно-красном щите (отношение ширины к высоте 8:9) развернутый вправо Георгий Победоносец в серебряных доспехах и лазоревой приволоке (мантии) на серебряном коне, поражающий золотым копьем черного змия". Итак, снова на гербе святой Георгий.

Герб Москвы 1993 г.

Христианская легенда о святом Георгии имеет множество вариантов, значительно различающихся между собой. В одном из вариантов, получившем литературную обработку на греческом востоке (историки считают его наиболее ранним и подлинным), римский император Диоклетиан (в 303 году) начинает гонение на христиан. Вскоре к нему является молодой военный трибун Георгий родом из Каппадокии (область в Малой Азии, входившая тогда в состав Римской империи, сейчас территория Турции), в собрании высших чинов империи в городе Никомедии он объявляет себя христианином. Император пытается уговорить его отказаться от своей веры, но безуспешно. Тогда Георгия помещают в темницу и подвергают многочисленным жесточайшим пыткам — бросают в ров с негашеной известью, бичуют воловьими жилами, надевают раскаленные, утыканные шипами железные сапоги, травят ядом, колесуют и т.п., но он остается жив. В промежутках между пытками Георгий совершает чудеса (исцеляет больных, воскрешает умершего и т.п.), под влиянием которых императрица, некоторые из приближенных императора и даже один из его палачей уверовали во Христа. На восьмой день пыток Георгий соглашается принести жертву языческим богам, но когда его торжественно приводят в храм, "он словом Божьим низвергает их в прах, после чего по приказу императора ему отсекают голову". Георгию в день казни было около 30 лет.

В этом житии, как и во всех других ранних его вариантах, нет "Чуда о змие", так как вначале существовали две самостоятельные легенды — его "Житие" и "Чудо Георгия о змие". Объединены они были только в позднейших пересказах. Легенда "Чудо Георгия о змие" имеет много вариантов. Вот один из них. Возле города Ласии в Палестине в озере поселился дракон, который опустошал окрестности и пожирал жителей города. Чтобы избежать гибели, они были вынуждены приносить ему в жерту своих детей. Когда очередь дошла до царской дочери, явился прекрасный юноша на белом коне — Георгий. Узнав от царевны, что она христианка, Георгий свловом Божьим заставил змея пасть к своим ногам. Царевна обвязала шею дракона своим поясом и повела его в город. Жители города, пораженные чудом, уверовали во Христа и были крещены, а Георгий поехал дальше.

Попытки найти конкретное историческое лицо, которое могло быть прототипом святого Георгия, не увенчались успехом, но было выдвинуто несколько интересных гипотез о связи этих легенд вс дохристианской мифологией.

На протяжении тысячелетий в религиях и мифологии европейских и ближневосточных цивилизаций дракон и змей были воплощением тьмы и зла, а борющиеся с ними боги, герои и святые олицетворяли светлое начало, добро. В древнегреческих мифах Зевс побеждает стоглавое огнедыщащее чудовище Тифона. Бог солнца Аполлон борется с чудовищным змеем Пифоном, а легендарный Геракл убивает Лернейскую гидру. Особенно заметно сходство христианского мифа "Чудо о змие" с античным мифом о Персее и Андрмеде, в котором Персей убивает морское чудовище и освобождает дочь царя Андромеду, которая была отдана на съедение чудовищу, чтобы спасти от опустошения царство. Есть еще много легенд такого типа, например, миф о Беллерофонте на крылатом коне Пегасе, вступившем в схватку с порождением Тифона — Химерой. Существует множество прекрасных изображений на древнегреческих вазах, геммах, монетах, иллюстрирующих эти мифы. С появлением христианства образ змея-дракона прочно ассоциируется с язычеством и дьяволом. Известен эпизод грехопадения, когда дьявол принял вид змея-искусителя.

Римский писатель и историк (260-339 гг.), автор "Жития Константина" Евсевий сообщает, что император Костантин Великий, много сделавший, чтобы христианство стало государственной религией, велел изобразить себя на картине, украшавшей императорский дворец, в виде победителя над драконом. Дракон и здесь символизировал язычество.

Культ святого Георгия, возникший, вероятно, как местый на территории Каппадокии в V-VI веках, к IX-XI веку получил распространение почти во всех государствах Европы и Ближнего Востока. Особенно почитался он в Англии, где король Ричард Львиное Сердце сделал его своим покровителем, а Эдуард III учреждает под патронажем святого Георгия орден Подвязки, на котором святой изображен в виде змееборца. Боевым кличем англичан, аналогичным нашему "ура", становится имя святого.

На Руси, как уже упоминалось, культ святого Георгия стал распространяться сразу же после принятия христианства, причем не через Западную Европу, а непосредственно из Византии. Его изображения в виде всадника-змееборца встречаются уже в начале XII века. Интересно его помещение на змеевике, на амулете, на одной стороне которого сплетение змей, а на другой — Георгий, на фреске XII века "Чудо Георгия о змие" в церкви его имени в Старой Ладоге, на иконах XIV-XV веков Новгородской школы.

При Иване III в 1464 году скульптурный образ святого Георгия был помещен над въездными воротами главной башни Кремля — Фроловской (позднее Спасской). Об этом событии сообщает Ермолинская летопись, составленная по заказу купца и подрядчика Василия Ермолина, "предстательством" которого и был установлен этот образ. Очень заманчиво было бы считать эту скульптуру гербом Москвы, но здесь, скорее всего, эта икона имела охранительные функции, так как через два года тот же Ермолин поставил над воротами башни с внутренней стороны образ святого Дмитрия. Известно, что после перестройки башни образ святого Георгия был помещен в храм его имени, сооруженный возле башни, в качестве храмовой иконы. На место Георгия был поставлен образ Спаса Вседержителя, от которого башня и получила свое второе название.

Сюжет "Чуда о змие" в виде святого (воина или героя-князя) продолжал жить в народном творчестве на протяжении веков, развиваясь, обретая новые воплощения. В древнейших русских былинах XI века ему соответствует подвиг одного из самых главных русских богатырей Добрыни Никитича, служившего при князе Владимире. В битве со Змеем Горынычем на реке Пучае Добрыня освобождает племянницу князя Запеву Путятичну (или его дочь Марфиду). Некоторые исследователи проводят аналогию между этим эпизодом былины и деятельностью исторического лица — Добрыни, воеводы князя Владимира Святого (и брата матери князя Малуши), по распространению христианства на Руси. В частности, насильственное крещение новгородцев в реке Почайне (в былине — Пучае). Сохранился лубок, иллюстрирующий народную сказку о Еруслане Лазаревиче. Под рисунком краткое изложение сказки: "Еруслан Лазаревич ехал путем дороги, и напал на Еруслана царь Змеински или морское чудовище, который пожирал народ в городе Дебре... дракона победил, а сам поехал в путь свой". В народных эпических стихах о Егории Храбром Георгий наделен чертами былинного богатыря.

Многие авторы пытались объяснить необычайную популярность святого Георгия как в народе, так и среди княжеских дружинников перенесением черт русских языческих богов на этого святого. С одной стороны, само имя Георгия, означающее "возделывающий землю", делало его покровителем земледелия и скотоводства, преемником Велеса, Семаргла, Дажьбога. Этому способствовали и дни памяти святого. Весенний — 23 апреля — совпал с началом полевых работ, с которым на Руси были связаны многие древние языческие обряды, а осенний — 24 ноября — знаменитый "Юрьев день", когда крестьяне имели право переходить от одного феодала-землевладельца к другому. С другой стороны, как воин и победоносец, он был покровителем князя и его дружины, так как на Георгия был перенесен культ Перуна — главного бога языческого пантеона князя Владимира. Кроме того, сам образ Георгия в виде прекрасного юноши — воина, освободителя и защитника, привлекал к себе симпатии всего народа.

Так кто же изображен на гербе Москвы? Судя по официальным документам, этот вопрос еще окончательно не решен. В "Положении о гербе Москвы" он назван "Георгием Победоносцем", а в положении "О Государственном гербе Российской Федерации", утвержденном президентом 30 ноября 1993 года, сказано: "на груди орла — всадник, поражающий копьем дракона".

Полагаем, что как бы ни называли эмблему на гербе Москвы, она остается собирательным образом, воплотившим в себе все наше прошлое — это и святой, покровитель наших князей и царей, и сам князь или царь в образе змееборца, и просто воин — защитник Отечества, а главное — это древний символ победы Света над Тьмою и Добра над Злом.

Начнём с дня сегодняшнего. Обратимся непосредственно к изображению на гербе Москвы:

Мы видим всадника в латах, поражающего копьём странное существо, напоминающее змея с четырьмя когтистыми лапами, крыльями и крокодильей пастью. Что это за странное животное, победу над которым понадобилось увековечить в городской символике? А может быть, это просто символ? Точно такой же, как и сама эта победа?..

Посмотрим на более ранние варианты этого изображения (герб Москвы, 1730г.):

Мы видим тот же сюжет, но несколько ранее – таким оно было в 1730г. Туловище Змея здесь заметно сократилось. Впрочем, правильнее будет сказать, что Змею в более поздних вариантах зачем-то дорисовали ещё две лапы. Отвлечёмся от наивного мировосприятия, которое сегодня принято приписывать нашим недалёким предкам, сосредоточимся на символике, свойственной человеку во все времена, и попробуем ответить на вопрос: кого нам напоминает этот Змей? Посмотрим на следующий рисунок:

Похож, не правда ли? А ведь это герб одного из царств того периода. Чтобы стало понятнее, вот он же в современной трактовке:

Так кого же побеждает св. Георгий, если обратиться к символизму, а не воспринимать рисунок буквально? Он побеждает Казанское царство. Последний из рисунков представляет нам современный герб города Казани…

Могло быть так, что в честь победы над великим Казанским царством, на гербе столицы княжества Московского появилась подобная памятная символика? Более чем. Но постойте, а разве Казань была взята не Иваном Грозным? При чём здесь Георгий, ведь не было у власти в то время никаких «Георгиев»? Удивительно, но ответ кроется в прозвище Ивана IV – «Грозный».

Как мы помним, имена тогда в Московии были популярны греческие и Георгий одно из них. Но у этого имени есть варианты. Например – Егорий. Так называли св.Георгия поморы, что можно видеть на примере беломорского эпоса в стихах, в таких творениях как «О Егории Храбром» или «Егорий и змей», что представлены в трудах А.В.Маркова, открывшего в начале 20 века былинную культуру у поморов. Так вот, «Егорий», это не единственный вариант имени «Георгий». Второй больше соответствует содержанию…

Ивана IV называли Грозным. Однако, с учётом того, что за всё время его правления – 42 года! – казнено было около 4,000 человек, причём все решения были утверждены Боярской Думой, и на фоне зверств, учиняемых европейскими правителями, его впору было бы наградить эпитетом «Миролюбивый», а не «Грозный». Следует признать, что присущее ему прозвище дано бы не за ведение внутригосударственной политики, а за что-то другое. За что – понятно: помимо внутренней политики, есть политика внешняя. Грозным Иван IV(как, впрочем, и его отец) был прозван исключительно за свою воинственность.

Но ведь на греческом, к которому все царские имена и восходят, слову «воинственный» соответствует имя Игорь. Игорь… Егор… Какую огласовку следует предпочесть в той или иной земле? Известно, что простой народ царя Ивана IV «Грозным» не называл и даже пресловутый «Казанский летописец», посвящённый взятию Казани, отзывался о царе с уважением. Логично предположить, что грозным царя называли те, кто был близок к власти, хорошо обучен и несомненно владел греческим, хотя бы в минимальном объёме. Вот и получается: Иван Воинственный.

Что есть прозвище, как не второе имя? «Воинственный» – Игорь (Егорий) – Георгий. С другой стороны, у «Георгия» есть своё значение в греческом и означает оно – «землепашец». Справедливо ли будет поставить «землепашца» рядом с «воином» – Георгия рядом с Игорем? Можно пуститься в пространные объяснения, что переписчики как всегда всё перепутали и воинственного «Игоря» через «Егория» превратили в «Георгия». Конечно, могло быть и так, но вероятнее всё же другое.

Согласитесь, что столь грандиозное событие, коим без сомнения, является победа над величайшим царством Казанским, не могло не отразиться не только в геральдике, но и в народном творчестве. И оно действительно отразилось. Может быть стихийно, но скорее всего, благодаря специально обученным государя московского людям, в различных землях княжества Московского стали появляться героические сказания о деяниях Московского князя. Надо думать, что именно по причине централизованного распространения и согласованной в деталях легенды, эти сказания столь мало и незначительно отличаются друг от друга, что в московских землях, что в ярославских, что в поморских.
Но давайте же обратимся непосредственно к этому «народному» творчеству. Речь идёт про историю о «Никите Кожемяке». В этой сказке фигурирует небезызвестный Змей Горыныч, которого герой Никита должен будет победить. Нас интересует один очень характерный фрагмент из данного сказания: Герой и Змей занимаются тем, что делят промеж собой землю. Причём, не как-нибудь, а межеванием, то есть прокладывают по границам своих земель (царств) широкий ров. В нашем случае имя Георгий (греч.: землепашец) как нельзя лучше отражает этот процесс.

Кончено, сюжет данной сказки можно посчитать простым вымыслом, не относящемся к нашему случаю, если бы не ряд совпадений, которые в совокупности перестают считаться таковыми. Итак:
1) и на гербе Московского княжества и в сказании о Никите кожемяке отражена борьба с неким Змеем;
2) победитель Змея на московском гербе носит имя Георгий, то есть, «землепашец», тем же самым занимается герой сказки и собственно Змей;
3) до наших дней в районе реки Волги действительно сохранились следы очень старых оборонительных сооружений;
4) Никита из сказки, пропахавший со Змеем межу, в переводе с греческого – «Победитель», св. Георгий (греч.: землепашец) также носит прозвище «Победоносец».

Становится понятно почему в русских сказках так популярно имя «Иван» – «Иван, божьей милостью, господарь всея Руси и великий князь», воистину, достоин подражания. Не вызывает более вопросов и почему на гербе Московского княжества появляется Георгий Победоносец, поражающий «Змея» – это не что иное, как отображение сюжета о взятии Казани Иваном IV. Более того, становится понятным и что это собственно за «змей» и что он символизирует. Конечно, к змею это фантастическое существо не имеет никакого отношения. Это не что иное, как символ высочайшей власти – Василиск. Слово также имеет греческие корни и означает «царь». То же значение имеют «Базилевс» и «Василий».

Было бы очень интересно взглянуть на карту Тартарии до завоевания Иваном Грозным Новгородского, Казанского и Астраханского царств. Являлись они самостоятельными государствами или входили в состав Тартарии? Самая ранняя карта с отмеченными границами, которой мы располагаем, датирована 1593г. (Автор Герард де Йоде, Антверпе) показывает их как части Московии.

Вероятно, на гербе Московского княжества мы можем наблюдать один из этапов падения Великой Тартарии, знаменующий собой взятие Казанского царства. Обратим внимание на то, что именно символ царственной власти и Казани – василиск – оказался попранным на Московском и на Российском гербе:

Вероятно, не случайно именно Казани придавалось столь большое значение. Вероятно, именно Казань на тот период обладала всей полнотой власти над окружающими княжествами и до своего падения и последующего переноса столицы в Тобольск, являлась центром Великой Тартарии.

P.S.: Обратите внимание на три короны, что присутствуют в гербе царства Российского. В следующий раз мы обратимся к эпическому творению, послужившему основой для сюжетов почти всех так называемых русских народных сказок: «Сказанию и трёх царствах: Медном, Серебряном и Золотом», а заодно попробуем выяснить где находились и куда исчезли три русские царства: Славия, Артания и Куявия.

Как известно, св. Георгий принял мученический венец в 303 г. н.э. И уже на одной из сорока керамических икон, найденных в Македонии и датируемых IV–VI вв., мы видим его именно змееборцем. То есть змей с раннехристианских времен иконографически является олицетворением инфернальных сил. Что и понятно, ибо еще для библейских писателей змей – символ коварства, свирепости, зла; самого князя тьмы они называют так же, только с определением «древний».

Наиболее ранние изображения всадника из интересующего нас сюжета встречаются на родине Георгия – в Каппадокии, с X–XI вв. Образ дракона, судя по сохранившемуся наследию, в православном искусстве впервые появляется на страницах греческой псалтыри Лобкова (IX в.). Безымянный автор миниатюр истолковывал поражение гада Крещением Христовым: «стерл еси главы змиев в воде: ты сокрушил еси главу змиеву » (Пс. 73: 13–14). Из греческого мифа об аргонавтах известно, что Медея после убийства собственных детей улетала на колеснице, запряженной двумя крылатыми драконами. В свою очередь Деметра дарила Триптолему колесницу с такой же упряжкой. Морское чудовище, охранявшее Андромеду, иногда тоже представлено крылатой рептилией. Однако на вазах, монетах, рельефах, настенных росписях чаще всего мы находили Ладона, Пифона, фиванского дракона, принадлежавшего Марсу, и др. только в виде обычных больших гадюк. Их лобковский «потомок» отличается от гадюки лишь наличием неких ассоциативных, зачаточных крылышек. Но на одной египетской фреске Солнечный Змей написан с развитыми крылами и даже с четырьмя лапами, которые, правда, пластически никак не связаны с крыльями. Ветхозаветный сородич его – Летучий Змей – упоминается пророком Исаией в череде эсхатологических «персонажей» (Ис. 34: 15). Христианским художникам понадобилось еще не одно столетие, чтобы «вырастить» крылья дракону и тем более увязать их с лапами. Свое хрестоматийное обличье он приобретет лишь к началу 2-го тысячелетия.

И здесь удивляешься, прежде всего, одному никем не замеченному обстоятельству: каким образом на крыльях представителя ада оказалась инакопь? Ведь ее наносили лишь на те детали, которые указывали на их Божественную обусловленность (клав, ризы Богомладенца и Вседержителя, обложка Евангелия и пр.)?

Для чего нужны крылья существу, не имеющему хребта (во всяком случае, на иконах оно выглядит беспозвоночным, как червь)? Понятно же, что оно в таком виде летать не может. Тут смысл кроется, конечно, в символике. И все-таки неотвязно возникает вопрос: почему иконники не изображали змея-дракона с позвоночником (что-то наподобие крылатого динозавра, например, каким его часто гравировали на Западе, особенно в XVII веке)? Были, думается, причины у них писать так, а не иначе.

Поскольку икона «Чудо Георгия о змие» показывает нам, прежде всего, битву между добром и злом, то логично данные два противоборствующие образа аналитически сопоставить друг с другом.

И мы увидим: святость великомученика просвечивает сквозь лик, чем и открывается в человеке образ Божий. Именно такой лик – носитель небесной красоты, т.е. совершенный – древние греки означали термином eidos.

Но антагонистичной противоположностью ему всегда будет личина; понятие о ней о. Павел Флоренский связывает изначально со словом «маска», – то, «чем отмечается нечто подобное лицу, похожее на лицо и принимаемое за таковое, но пустое внутри как в смысле физической вещественности, так и в смысле метафизической субстанциональности».

Следует обратить внимание на эту «пустоту внутри». В русском языке большинство слов, связанных со словом «пустой», имеют негативное значение: «пустомеля», «пустозвон», «пустовора» (каша из ячменной муки, т.е. «пустая»), «пустельга» (кроме птицы, так называют пустого человека, а еще – глупость и пустую болтовню; белорусское «пустольга» – «пустая голова»), «пустодомство» (бессодержательность, отсутствие того, что необходимо), «пустосвят», «пустоцвет» и т.д. Этимологически «пустой» связанно с древнепрусским paust – «дикий» и родственно греческому pauo – «прекращаю», отсюда – «пустыня» – безблагодатная, неплодородная земля, место обитания нечисти, а потому – поле духовной брани с ней святых подвижников.

Примечательно, что до XVII века на всех известных нам новгородских иконах «Чудо св. Георгия о змие» нет никакой растительности, действие поистине происходит в пустыне.

Еще удивительней другое обстоятельство, подмеченное о. Павлом Флоренским: « <...> как немецкие предания, так и русские сказки признают нечистую силу пустою внутри, корытообразной или дуплообразной, без станового хребта – этой основы крепости тела, лже-телами и, следовательно, лже-существами». Прямо противоположный пример – явление Бога Моисею: «ты увидишь Меня сзади» (Исх. 33: 23). Хотя здесь имеется в виду не созерцание сущности.

Но вот какое интересное мнение пришлось нам услышать от талантливого богослова иконы М. В. Васиной: «"Праздник" , что и "праздность", тоже происходит своим смыслом от "пустого". Значение его, правда, другое. Эта пустота от высвобожденности места для Бога. Вместимость пустого дольнего для радости о Боге, для Духа Свята.

У ветхого эйдоса – одна перспектива – икона, собственно платоновский эйдос изжил себя, воцерковился в эйкон, в другом случае он превращается в идеал-идол, затмевающий собой истину (заслон). Потому язык собственно спекулятивный с умозрением и идеалами, в строгом смысле неуместен в отношении иконы. Кстати, маска у греков, она же эйдос, была предпочтительнее для них, онтологичнее, чем подверженное изменениям лицо. Она скрывала в себе не пустоту, но сохраняла от случайностей преходящего. Неловкая попытка самотождественности. Властным жестом сущности, незыблемого истока всех вещей космоса, она вынужденно опреде ливает зыбкость лицевых индивидуумов. Овеществляет лицо согласно известному платоновскому выражению, по которому не мир существует для человека, но человек для мира. Потому масочность для греков – возможность говорить о вечном человеческими судьбами, совершенный язык чего явила античная трагедия».

Тем не менее, Марина Вадимовна Васина говорит об античном отношении к маске. А если «праздник» этимологически и связан со словом «порожний» в смысле «высвобожденности места для Бога», то это лишь один из аспектов в понимании данного вопроса. Ведь Церковь сознательно не приняла с самого начала никаких масок. Вовсе не случайно в русском фольклоре родилась поговорка: «На Руси все беды от праздников». Господь рассказывал в притче о доме, выметенном и убранном, т.е. приготовленном к празднику, но входят и живут там злейшие духи. Свято место пусто не бывает. Страшные слова произносит Христос: «Се, оставляется вам дом ваш пуст » (Лк. 13: 35). Не «вместимость пустого дольнего для радости о Боге, для Духа Свята» имел же в виду Спаситель! Все-таки можно проводить параллель между понятием «пустотой» и безблагодатностью, злом, небытием.

Многократно высказанная святыми Отцами мысль в устах аввы Дорофея прозвучала так: «зло само по себе есть ничто, ибо оно не есть какое либо существо и не имеет никакого естества». Поэтому и змей – не реальное биологическое пресмыкающееся, а именно лжесущество; «оно становится реальным (злом) в извращении разумной воли, уклоняющейся от Бога к небытию». Согласно учению Отцов, и у бесов остается свобода воли, дарованная Творцом людям и ангелам. У змея мы видим и крылья, и голову, и ноги, но все в нем искажено до уродства: крылья стали не ангельские, а как у летучих мышей, голова не антропоморфная, а звериная, ноги же превратились в лапы. Между тем как, по Дионисию Ареопагиту, ноги у Ангелов символически указывают «на подвижность, быстроту и пригодность к вечному стремительному движению к божественному. Почему богословие и изобразило ноги святых умов окрыленными. Крылья указывают ведь на быстроту восхождения, небесность, направленность вверх и благодаря стремлению вверх удаленность от всего приниженного; а легкость крыл – на полное отсутствие приземленности и возможность совершенно чистого и неотягченного подъема».

Подкрылки, называемые подпапоротками, на наш взгляд, для того и изображались, чтобы придать крыльям легкость, о которой говорит Ареопагит. Но в большинстве примеров у змеиных крыльев нет подпапоротков. Однако ноги-лапы всегда соединены воедино с крыльями и всегда того же цвета, что и голова, т.е. между ногами, крыльями и головой существует цветовая семантическая связь, которая и прочитывается, благодаря системе Дионисия. Если «богословие изобразило ноги святых умов окрыленными», исходя из их вечного и стремительного движения к божественному, то речь здесь идет о свободном выборе Ангелами этого движения, другими словами, речь – о свободе воли; аналогичный вывод следует и из символики крыльев. Свобода воли, повторяем, сохраняется и у бесов, но она обращена на движение к небытию. Соединение воедино крыльев и лап основывается на потенциальной возможности: «Куда хочу, туда ползу и лечу». К дару свободы следует прибавить, по крайней мере, еще один: способность мыслить. Вот дары Бога, оставленные падшим ангелам, и отображены живописными средствами: обычно цветом, имитирующем золото, реже – белым, красным или каким-нибудь другим, но обязательно световидным, иногда даже и упомянутой инакопью, горящей на окрыленных ногах-лапах и звериной голове.

В тех случаях, когда под крыльями змея писались подпапоротки, древние художники старались эту мысль лишь усилить.

Символика хребта, по Дионисию Ареопагиту, указывает «на совокупность всех живительных сил». Какая может быть живительная сила у лжесущества, лишенного Божественной благодати? Разумеется, никакой.

Отсюда у него нет ни «совокупности живительных сил», ни самого хребта за ненадобностью.

Осознание представителя ада, не имеющим спинного хребта, и диктовало иконникам писать не а-ля диснеевского динозавра с крыльями, а крылатого змея без позвоночника, трактовать его как лжетело.

Змей и эйдос – антитетические понятия.

В Чине погребения литургическое богословие свидетельствует: «Образ есмь неизреченныя Твоея славы, аще и язвы ношу прегрешений».

Змей же – самое большее – личина.

На всех русских иконах св. Георгий поражает его копьем не в глаз, а в пасть. Вежды, по Дионисию, символизируют «хранение богозрительных уразумений». Поскольку бесы узнавали и, признавая за Судию, боялись Сына Божия, то рискнем вымолвить, что и они хранят богозрительные уразумения, которые им были ведомы до низвержения с неба. Потому копье и попадает не в глаз, а в пасть. Главное духовное предназначение рта у человека – возвещать Слово Господне, быть орудием Логоса, но пасть змея – «транслятор» богохулений и лжи. Георгий бьет в самую сердцевину зла – в жало смерти, которое почти всегда прокомментировано по-адски огненно-кровавым языком, торчащим из оскаленной пасти. То же самое мы видим и на древней керамической иконе из Македонии.

Здесь своеобразным намеком получает развитие тема воскресения. Вспомним вдохновенное «Слово огласительное свт. Иоанна Златоуста на Святую Пасху»: «Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?» По древней славянской редакции, св. Георгий, «яко пленных свободитель» (тропарь), обращается к освобожденным с поучением. «Соответственно этому в древнейших русских изображениях Георгия-воина преобладают черты проповедника христианства, мученика». Из духовной смерти при жизни, язычники, крестившись, воскресают христианами в жизнь вечную.

Живопись и литература на Руси были двумя берегами одной реки, называвшейся Православием.

Далеко не случайна и курчавость волос св. Георгия. Характерная округлость прядей невольно вызывает в памяти старинное славянское слово вълна – «во лна» (овечья шерсть). В ветхозаветной Церкви человек, приходя к Богу, наряду с другими жертвами, приносил Ему и шерсть закланного животного, которая возлагалась непосредственно на жертвенник и сжигалась. В мученическом подвиге св. Георгия изографы видели, безусловно, самопожертвование во имя Божие; и курчавостью волос заостряли на этом внимание.

Что, впрочем, не следует воспринимать как норму, требующую от изографов всех мучеников писать курчавыми. Речь идет об одном из многочисленных концептуальных приемов.

Икона показывает нам «тайные и сверхъестественные зрелища». Разворачивается мистическая брань между добром и злом. Но странная картина: чаще всего «Георгий не делает усилий, его господство над врагом выглядит как нечто извечное и предопределенное свыше». В новгородской иконописи до XVI в. все святые воины-змееборцы, восседающие на конях, никогда не усекают змея мечом, а колют его копьем. И всякий раз рука каждого воина удерживает копье без признаков какого бы то ни было напряжения. Копье и эта «победа без усилий» находятся, очевидно, в определенной взаимосвязи.

И взаимосвязь действительно есть. Надо знать порядок применения оружия в средневековом сражении. Пояснение к такому порядку дает академик Д.С. Лихачев: «копье было оружием первой стычки и почти всегда ломалось в ней» . Георгий побеждает молниеносно, причем, не ломая копья, ибо побеждает не столько своей силой, сколько Божией.

По этой причине на остроуховской иконе из-за спины Победоносца выглядывает щит с ликом солнца. Щит – символ и атрибут защиты: само слово «за-щита» говорит об охранении человека. Будет ошибкой видеть в изображении солнца «рудименты языческого солярного культа». Солнце – довольно устоявшийся символ Христа. Здесь проводится мысль о всеспасительной роли Сына Человеческого. Да и то, что за редкими исключениями св. Георгий скачет на белом коне и вправо (от зрителя), показывает нам, Чья сила движет змееборцем. По Дионисию Ареопагиту, образ коней означает «покорность и послушность, причем белые указывают на светлость и как бы особую родственность божественному свету, вороные – на сокровенность» . В нередких новгородских и псковских «исключениях» Георгий сидит именно на вороном коне, а если и скачет влево, то слева же и находится сегмент мандорлы со Христом . На московские и суздальские памятники (особенно с XVI в.) данное правило не распространяется.

После трактовки Дионисия Ареопагита занятно читать, что «белый конь выглядит как символ душевной чистоты» (кого? Лошади?!) и что «блистающий белизной конь – это подобие апокалиптического «бледного коня». Если конь блистает, то он ослепителен, а не бледен. Белый цвет здесь – символ, синоним трансцендентного Божественного света, проникающего по сю сторону бытия. Поэтому изображение белого коня в качестве неподобного символа прикровенно напоминает о силе Божией, побеждающей зло (подчеркнем: силе, а не Ипостаси). Увязывание жития св. Георгия с Апокалипсисом, по меньшей мере, надуманно и нелогично. В свое время имел место, конечно, так называемый апокрифический апокалипсис св. Георгия, но связывать его с Откровением св. Иоанна Богослова нет никаких оснований.

Изображение вороного коня в данном сюжете восходит, надо полагать, к известной агиографической редакции, где говорится о явлении Победоносца на битву из небесного мира. Иконописцы хотели по-Ареопагитовски особо отметить сокровенность этого явления. И наиболее тонкие из них, желая избежать черного цвета, символизирующего ад, заменяли его темно-синим, или корректировали «его семантику сине-голубыми бликами». Что дополнительно обращало внимание молящегося на принадлежность коня небесному миру.

Применение в данном случае неподобного символа было вполне оправданным, т.к. отвечало духу 82-го правила Трулльского Собора: требовалось «верно передать конкретный исторический образ» св. Георгия «и в нем раскрыть другую реальность – реальность духовную», «передать средствами искусства, при помощи известной символики, отблеск божественной славы». Неподобный символ антиномически уравновешивался символами подобными (рука Христа или поясное изображение Спасителя, змей, горки…). Неподобный символ уводился на второй смысловой план, потому что он принадлежит немоленному образу коня. Его задача – ярче выявить образ св. Георгия, заявить об иерархическом превосходстве Победоносца над вражьей силой.

Тема антагонистичной борьбы света и тьмы – очевидна. Особенно она заметна на иконе из с. Манихино: змей здесь выползает не из воды, а из пещеры; по диагонали от пещеры к мандорле выстраивается хорошо прочитываемая антиномия: «небытие (тьма пещеры) – бытие (битва Георгия со змием) – сверхбытие (мандорла с Руцей Божией)». Композиция оказывается от угла до угла под сенью креста, типа «Андреевского», образованного пересечением мысленной диагонали от пещеры к мандорле с диагональю копья. В центре иконы сокрыта монограмма «X», означающая имя Того, Чьей силой побеждается зло.

Приниженное же положение змея показывалось тем, что царевна Елизавета вела его на собственном пояске, привязанном к рогу , ибо рог, по Дионисию Ареопагиту, символ непобедимости; да и в Ветхом Завете он выражал могущество, честь и славу царей.

Со временем тема змееборчества настолько становится популярной вообще в европейском искусстве, что начала вытеснять все другие мотивы иконографии каппадокийского великомученика-змееборца.

Не доверяя художествам, совершенно иначе к Победоносцу отнесся ученый мир.

Светские литературо- и искусствоведы – та генерация европейской и российской интеллигенции, которая выросла и выращивается на проязыческом отношении к миру, для которой нет «разницы между духовностью и искусством, между житиями святых и сказками, между молитвой и пением, между философией и богословием», – все они, гордые знанием и образованием, сводили житие св. Георгия лишь к легенде, к фольклору, к мифу, словом, к игре коллективной или индивидуальной фантазии – к тому, чем они сами, собственно, и занимались. Подобное даже стало считаться хорошим тоном и признаком истиной «научности».

Получалась странная ситуация: великомученика, некогда победившего одного из князей лжи, «научно» превратили… в лжесвятого.

Да, «в течение долгого времени сосуществовали две группы жизнеописаний святого Георгия: каноническая и апокрифическая. Древнейшим представителем второй группы является так называемый Венский палимпсест, относящийся к V веку. Папирусные фрагменты "Деяний Георгия" VI века были найдены в 1937 году в пустыне Негев в Палестине. Вслед за ними появилось много подобных греческих апокрифических текстов, которые в научной литературе принято называть (по месту их хранения) Афинским, Венецианским, Парижским и т. д. Суть их заключается в том, что мучения святого Георгия происходят при вымышленном царе Дадиане в Персии (но иногда – в Лидде, как, например, в каноне Романа), в присутствии от двух до семидесяти двух царей, причем святой трижды умирает и воскресает. Наряду с апокрифическими житиями существует и некоторое количество апокрифических чудес мученика, таких, как, например, чудо с поясом, встреча с бесом», уже упомянутый апокалипсис святого Георгия. «Большую популярность приобрели апокрифы и у других христианских народов, в частности на латинском Западе, сохранились они и на сирийском, арабском, коптском, эфиопском и других восточных языках. С развитием этого жанра народной литературы житие святого украшалось все новыми фантастическими подробностями и преувеличением силы пыток и их числа. В частности, распространение неканонических сказаний о великомученике приняло на Западе такие масштабы, что они попали под запрещение так называемого Decretum Gelasianum, принадлежащего, правда, не Папе Геласию (492-496), а более позднему времени (подобное "удревнение" должно было придать осуждению апокрифов Церковью больший авторитет)» .

Но наряду с апокрифами сохранились же «достоверные, вполне православные по своему духу, свободные от фантастических подробностей и согласующиеся с исторической реальностью тексты жизнеописаний святого Георгия. Житие великомученика служило темой для византийских писателей и риторов, таких, как святой Андрей Критский, Аркадий Кипрский, Феодор Квестор, святитель Григорий (Георгий) Кипрский, Патриарх Константинопольский. Православную агиографию святого Георгия достойно увенчал труд византийского богослова X века – создателя полной православной Минеи блаженного Симеона Метафраста» .

Для нас путь трансформации св. Георгия в фольклорного героя, а на самом деле в лжесвятого был, разумеется, не приемлем. Еще античные греки несуразное устроение, оказывающее сопротивление устрояющей его форме, называли «меоном», означавшим «не -сущее». Тогда, действительно, надо будет согласиться с деканонизацией святого, произведенной Ватиканом в ХХ веке.

Чего мы, естественно, не можем себе позволить, зная хотя бы глубочайшее почитание Победоносца русскими людьми до сего дня. «Лжесущество» не способно откликаться на молитвы, помогать просящим и, тем более, соборно христианами почитаться.

Для нас самой надежной основой анализа было учение святых отцов, трезвенное доверие преданиям о св. Георгии и воззрение православной Церкви на ее собственное искусство.

Флоренский Павел , священник. Избранные труды по искусству. – М.: Изобразительное искусство; Центр изучения, охраны и реставрации наследия свящ. Павла Флоренского, 1996. С.91.

См. иконы: 1) из бывшего собрания М.П. Погодина (ныне в Русском музее), перв. пол. XIV в.; 2) из бывшего собрания А.В. Морозова (ныне в Третьяковской галерее), втор. пол. XIV в.; 3) из погоста Любони (ныне в Русском музее), кон. XIV – XV вв. (хотя на этой иконе нет изображения змея); 4) из с. Манихино (ныне в Русском музее), ок. сер. XV в. (?); 5) из архангельского с. Литвиново (ныне в Третьяковской галерее), перв. пол. или сер. XVI в.; 6) из бывшего собрания Н.П. Лихачева (ныне в Русском музее), нач. XVI в.; 7) из бывшего собрания И.С. Остроухова (ныне в Третьяковской галерее), перв. пол. XVI в.; 8) из с. Шеменичи (северная провинция Великого Новгорода; ныне икона - в Русском музее), кон. XVI в. И другие памятники.

Колдасов Геннадий . Духовные циклы. (Христианство и язычество) // Русское самосознание. – СПб., 2002. № 9. С. 111.

Itinera hierosolymitana / Ed. P. Geyer // Corpus scriptorum ecclesiasticorum latinorum. T. 39. (1898) P. 176.

Рыстенко А. В. Легенда о святом Георгии и драконе. Одесса, 1909. С. 9-64.

| Опубликовал: , посмотрело: 29 133, фото: 10

Шла последняя треть неспокойного XVIII века. Восьмой год правит Российской империей Екатерина II. Успешные военные кампании России на суше и на море заставляют Европу прибавить уважения в отношениях с этой набирающей силу бескрайней восточной страной. Отдавая должное российской воинской славе и желая одновременно усилить свое влияние на армию, «императрица и самодержица всероссийская» учреждает в 1769 году новый военный орден.

«Как Российския империи слава, - говорится в статуте ордена, утвержденном 23 ноября 1769 года, - наипаче распространилась и возвысилась Верностию, Храбростию и Благоразумным поведением воинского чина: то из особливой нашей императорской милости к служащим в войсках наших, в отмену и награждение им за оказанную от них во многих случаях нам и предкам нашим ревность и службу, также и для поощрения их в военном искусстве, восхотели мы учредить новый военный орден... Именоваться будет орден сей: военным святого Великомученика и Победоносца Георгия Орденом...»

К знакам нового ордена относились: золотой, покрытый белой финифтью крест с изображением в центре его святого Георгия, поражающего копьем дракона; четырехугольная ромбовидная золотая звезда с вензелем святого Георгия в центре и с коротким орденским девизом «За службу и храбрость»; шелковая муаровая лента с тремя черными и двумя желтыми полосами, символически означавшими цвет пороха и цвет огня.

При учреждении ордена были определены его четыре степени. Он подразделялся на Большой крест первой и второй степени и Малый крест третьей и четвертой степени. Звезда принадлежала первым двум степеням.

Далее в статуте отмечается, что «ни высокая порода, ни полученные пред неприятелем раны» не дают права быть награжденным этим орденом. Достойны же получить его те, кто, помимо честной воинской службы, «противу неприятеля отменную храбрость или военное отличное искусство показали». Таким образом, именно фигура святого Георгия была сочтена наиболее подходящей для роли патрона и покровителя сугубо воинских дел.

Уже этот документ косвенно свидетельствует, что в облике святого Георгия удивительным образом соединились черты страждущего великомученика и мужественного воина-победоносца. Здесь примечателен уже сам по себе таящийся в фигуре святого диссонанс между христианским догматом всепрощения и бескомпромиссностью активной борьбы до победы. Не правда ли, несколько странным выглядит такое сочетание?

Если пристальнее всмотреться в страницы истории, то вовсе не случайной оборачивается эта причастность славнейшего святого великомученика к военным делам. Именно ее выделил Вольтер в подобной афоризму выразительной характеристике святого: «Георгий, вечный друг войне».

Впервые на Руси фигура святого Георгия возникает в X веке, во времена киевского князя Ярослава. При крещении князь избирает своим покровителем именно этого святого, принимает его имя и сооружает в заложенной им церкви святой Софии придел Георгию. Впоследствии, когда в 1030 году Ярослав пошел на чудь «и победи я и постави град Юрьев», он, по преданию, там же основывает церковь святого Георгия.

Позднее культ этого святого получает на Руси широкое распространение, в частности, в княжеской среде, где воинственный святой выступал как покровитель князей, особенно в их военных предприятиях. Он пришелся весьма кстати в те драматические времена, когда княжеские междоусобицы и татаро-монгольское нашествие потрясали русские земли.

Наиболее способствовал славе своего патрона основатель Москвы Юрий Долгорукий, строивший многочисленные храмы и посады в его честь. Со времени князя Дмитрия Донского Георгий становится покровителем усиливающейся Москвы.

В то же самое время, когда набирает силу культ святого Георгия, его изображения в виде пешего воина с копьем или мечом или же вооруженного всадника появляются на печатях русских князей и на выпускаемых некоторыми княжествами монетах. Начиная с XIII века сюжет с всадником, имеющим в руке копье, меч или даже сокола, получает наибольшее распространение.

Самое же примечательное состоит в том, что одновременно изображение святого на этих знаках власти начинает замещаться персонифицированным изображением князя. При этом с печатей исчезает имя Георгия, фигура святого утрачивает нимб вокруг головы и вместо него обретает корону. Святой воин превращается в светского всадника, который начинает именоваться в летописях «ездец в короне». Только теперь такой ездец уже изображает самого князя.

Удивительным примером такого превращения являются печати князя Юрия Даниловича, который правил в Новгороде всего 4 года - с 1318-го до 1322 года. Всего известно около полутора десятков его печатей, причем в большинстве случаев на лицевой стороне их изображен святой всадник с мечом. Однако князь, будучи, очевидно, весьма тщеславным человеком, со временем вводит новые печати, на которых помещается изображение «ездеца в короне», то есть уже самого князя. Примечательно, что оборотная сторона печати при этом сохраняет свой сюжет.

Со временем все эти разнящиеся деталями образы вооруженных всадников сводятся к одному, напоминающему облик Георгия-змееборца. Именно в таком виде предстает Иван III на наиболее раннем памятнике с изображением русских государственных эмблем - двусторонней красновосковой печати, скрепляющей грамоту 1497 года. Надпись на соответствующей стороне ее гласит: «Великий князь Иоан, Божиею милостию господарь всея Руси».

Государственная печать Великого князя Ивана III 1497 год

Среди монет с изображением всадника с мечом, чеканившихся в Московском великом княжестве, в конце XIV века появляются особенные экземпляры. На них можно видеть всадника, держащего в руках копье и поражающего им нечто под копытами коня. На одних экземплярах монет это нечто - голова дракона, на других - извивающийся дракон. Позднее сюжет с драконом обретает полное сходство с изображением на красновосковой печати Ивана III и становится преобладающим на монетах того времени.

А после проведенной в 1534 году реформы монетной системы стали выпускаться новые серебряные монеты. Летописец не преминул отметить это событие, упомянув также об изменении символа: «А при великом князе Василье Ивановиче бысть знамя на денгах князь великий на коне, а имея мечь в руде; а князь великий Иван Васильевич учини знамя на денгах князь великий на коне, а имея копье в руце, и оттоле прозваша денги копейныя». Так родилась копейка. Таким образом, наша российская копейка в 1984 году вполне могла отмечать свой 450-летний юбилей.

Примечательно, что на первых копейках в таком воинственном виде представлен возведенный в то время на трон малолетний младенец, лишь впоследствии ставший государем Иваном Грозным. Причем на ранних выпусках монет его изображали безбородым и только позднее, когда Ивану IV минуло 20 лет, всадник на монетах обрел бороду.

Хотя сражающийся с драконом всадник на печатях и монетах XIII-XIV веков внешне весьма напоминает широко известное изображение Георгия-змееборца, в официальных документах того времени он определенно трактуется как олицетворение великого князя или царя . И лишь позднее, уже в XVIII веке, устраняется эта двойственность в трактовке фигуры победоносного всадника на государственных эмблемах России.

Учрежденная Петром I геральдическая комиссия постановила наконец считать всадника, изображенного на государственном гербе, Георгием Победоносцем . Высочайшим указом Верховного тайного совета от 10 июля 1728 года был определен рисунок герба: «Герб государственный по-старому двуглавый черный орел... В середине того орла Георгий на коне белом, побеждающий змия, епанча и копье желтые, венец желтый же, змий черный, поле кругом белое...» Во времена Анны Иоанновны победоносный всадник с копьем на государственных эмблемах России однозначно становится святым Георгием Победоносцем.

Такое возрождение давнего образа, быть может, осуществлялось и осознанно, с целью утверждения одной из основных политических идей Русского государства- идеи преемственности власти московских князей через владимирских от киевских. И, наверное, нельзя было найти лучшего свидетельства этой преемственности, чем образ единого покровителя от Бога - святого Георгия.

Вот каким предстает он на знаке упомянутого выше военного ордена: «...изображен царства Московского герб на финифте ж, то есть: в красном поле святки Георгий, серебряными латами вооруженный, с золотою сверх оных висящею епанчею, имеющий на главе златую диадему, сидящий на коне серебряном, на котором седло и вся збруя золотая, чернаго змия в подошве щита золотым копьем поражающий».

Надо сказать, что подобный сюжет с всадником издавна входит в другую жемчужину отечественной геральдики. Как свидетельствуют исторические источники, герб Москвы - всадник, вернее, упоминавшийся выше «ездец» известен с XIV века. При его утверждении в 1856 году уже не безликий «ездец», а святой Георгий становится главной деталью герба. Его описание гласило: «В червленом щите св. великомученик и победоносец Георгий в серебряном вооружении и лазуревой приволоке (мантии) на серебряном, покрытом багряною тканью с золотою бахромою коне, поражающий золотого, с зелеными крыльями, дракона золотым, с осьмиконечным крестом наверху, копьем».

Такое сверкание красок отличает фигуру Георгия Победоносца не только на этой официальной эмблеме. И на церковных иконах он предстает перед нами в сиянии ярких и светлых тонов, являя собой самого, так сказать, нарядного святого.

Писатель Е. Дорош, передавая свои впечатления от иконы «Чудо Георгия о змие» из-под Шенкурска, восхищался «слегка золотящимся фоном, подобным освещенному утренним солнцем песку на берегу теплого моря, и почти летящим на белом коне юным рыцарем... сочетанием по преимуществу желтого, белого и красного цветов, образующих как бы поток света, излучаемого поверхностью сравнительно небольшой иконы».

Чудо Георгия о змие. Первая половина XV в.

Эта сияющая цветовая гамма, соразмерность частей и необычайная динамика изображения, наконец, драматичность сюжета, сливаясь, придают ему глубину символа. «Красный плащ Георгия - это традиционный атрибут мученика, пролившего свою кровь... Но красный плащ развевается в иконе, как знамя, трепещет, как огненное пламя, - он наглядно выражает «пламенную страсть» героя, и по контрасту к плащу белый конь выглядит как символ душевной чистоты. Вместе с тем своим силуэтом всадник сливается со знаменем, и оттого фигура его кажется как бы окрыленной...» Так писал об иконе «Чудо Георгия о змие» глубокий специалист и знаток, известный советский ученый М. В. Алпатов.

В церковном календаре день святого Георгия - весенний Юрьев день - приходился на 23 апреля (по старому стилю). К этому времени в средней полосе России, а тем более на юге уже появляется первая трава, и после долгой зимы крестьянин выгонял свою скотину в поле. Для крестьянина это был один из важнейших моментов его земледельческого цикла. Переживший зиму скот как бы передавался в этот день из рук человека на попечение природы со всеми ее добрыми и злыми силами.

А скот для крестьянина-земледельца значил очень многое. Надо ли говорить, что лошадь еще каких-нибудь сто лет назад составляла на Руси всю энергетическую базу земледелия (без которой оно вообще невозможно), да и корова была по-своему незаменима, давая молоко, мясо, наконец, весьма ценившийся навоз.

С первым выгоном скота в поле было связано множество древних народных обрядов, примет, заговоров, пословиц, загадок. На Егория коров и остальных животных выгоняли в поле вербой, срезанной в вербное воскресенье, приговаривая при этом добрые пожелания своей скотине и как бы передавая ее под охрану святому. Ведь он согласно народным поверьям являлся не только покровителем домашнего скота, но и повелителем волков.

Считалось в народе, что без приказа Егория волк не мог тронуть ни овцы, ни коровы. «Что у волка в зубах, то Егорий дал!» - говорит пословица. Вместе с тем существовал также особый охранный ритуал, во время которого совершался, как говорили, «обнос скота». Этот обряд надлежало исполнять истово и торжественно.

Известна интересная запись такого ритуала, сделанная учеными в Чухломском районе Костромской области. Вот что сообщает информатор, сам когда-то бывший свидетелем подобного обряда:

На Егория у нас всегда скот обносят. Утром священной вербочкой выгоняют коров, овец, телят, коз в поле. Пригонят и ждут обносчика. Приходят и бойцы с ружьями. Вот дед придет, и начинают. В решете жито, образ Георгия Победителя, замок с ключом, обкосок. Он начинает идти против солнца. Доходит до того места, откуда пошел, останавливается, крестится, решетом и иконой крестит стадо и читает про себя: «Господи, благослови меня, Василия раба, обнести своих милых животов. Не я обношу, а прошу Господа Бога Иисуса Христа, Николая Чудотворца и Егория Победоносца. Святые мои апостолы, обнесите моих милых животов, обнесите их железным тыном, обтяните их медной проволокой, покройте пеленой святой, нетленной ризой... Спаси, Господи, от огня, от воды, от лютого зверя, от ползучего змея и от волшебных стихов, чтобы лютый зверь не видел бы своим зорким глазом, не слыхал своим чутким ухом реву коровьего, блею овечьего и боялся бы голосу человечьего. Аминь!» Как скажет: «Аминь!» - так бойцы из ружей стреляют. И так три раза. Как скажет третий раз, так и садится на землю, и ему подкатывают крашеные яйца. Боятся за скот: кормят, кормят зиму, да вдруг волк съел...

Где, в каких церковных наставлениях расписаны такие подробности этого удивительного обряда? Будто древний языческий волхв или шаман, заклинающий добрые и злые силы природы, предстает перед нами в облике деревенского деда-обносчика. Свойственные ритуалу «обноса скота» отдельные приметы христианства и даже неологизмы (медная проволока и пр.) не могут заслонить его исконной языческой сущности.

В иных местностях, где она уже безвозвратно утрачена, в Егорьев день, как сообщают другие информаторы, «в поле выносили стол, ставили икону, и попы служили молебен». В настоящее время все эти обряды совершенно исчезли, и разве что какая-нибудь старушка по традиции выгонит свою корову в поле вербочкой.

Исстари сложились и ежегодно на протяжении веков повторялись подобные магические ритуалы, и отцы церкви весьма искусно связали такой переломный, значимый день с именем победоносного святого. Наверное, нельзя было найти более действенного христианского покровителя и защитника в этом крестьянском деле, равно как, сделав этот шаг, нельзя было более тонко и ненавязчиво способствовать славе и популярности Георгия Победоносца.

Поэтому естественно, что с введением христианства на Руси культ святого Георгия, как бы привитый на дикую поросль поверженного древа язычества, быстро заместил собой почитание древнейших дохристианских покровителей земледельца-язычника. Уже Софийская летопись под 1471 годом называет святого не по-книжному, а по-народному Егорьем Храбрым.

И каких только славных деяний не числили за ним! В заговорах Егорий вместе с Царицей (т. е. Богоматерью) ограждает скот тыном, вместе с Зосимом и Савватием покровительствует пчеловодству, ограждает растения от червей (для чего икону святого надлежало поместить на восточной стороне зеленеющего сада), является помощником на охоте, охраняет в пути от вора.

В Древней Руси Георгий почитался как «пленных освободитель и нищих защититель», как заступник от воров и разбойников. Отправляющийся в дальний путь обычно произносил «егорьевский заговор». Н. Гринкевич, из книги которого «Строки, имена, судьбы...» почерпнуты некоторые упоминаемые здесь факты, приводит текст такого заговора:

Едет Егорий храбрый на белом коне,
Златым венцом украшается,
Булатным копьем подпирается,
С татем ночным встречается,
Речью с ним препирается:
- Куда, тать ночной, идешь?
- Иду я людей убивать, Купцов проезжих добывать.
- А Егорий удал,
Ему дороги не дал,
Православных обороняет,
В пути-дороге сохраняет!

Все это так. И воинственный правитель, и смиренный земледелец, и многие другие, нуждающиеся в чужой отваге и защите, и даже умудренный наукой искусствовед могут найти в образе Георгия Победоносца какие-то свои, близкие им грани. Но не пора ли, однако, взглянуть на фигуру святого Георгия глазами ее творца и созидателя - глазами христианской церкви? Ведь именно она, приняв под свое покровительство столь красочный образ и причислив его к сонму святых, положила начало расцвету культа этого великомученика. Что же могут поведать о нем христианские богословы?

Культ Георгия Победоносца был перенесен на Русь (да и вообще в европейские края) вместе с христианством из Византии. Именно в этом восточном центре Римской империи где-то около IV века появляется фигура святого великомученика Георгия. Самое раннее сказание о его жизни и подвигах относится к V веку нашей эры. На него ссылается в своем «Похвальном слове» автор «Великого канона» Андрей Критский, оно же использовано известным собирателем и пересказчиком древних житий святых греческим патрицием и магистром Симеоном Метафрастом. Именно на Метафраста ссылается энциклопедия Брокгауза и Ефрона в своей краткой биографической справке о святом Георгии.

Житие святого повествует о том, что во времена гонений на ранних христиан ко двору императора Диоклетиана является юный военный трибун Георгий, родом из Каппадокии, и на собрании высших имперских чинов объявляет себя христианином. Словесные увещевания и попытки придворных лиц и самого императора заставить знатного юношу отступиться от своего решения не имеют успеха. Тогда Георгия согласно нравам того жестокого времени подвергают мучениям, но он, как повествует предание, с божьей помощью укрепляется духом и на деле доказывает чудотворную силу христианской веры.

Когда его пытаются загнать копьями в тюрьму, острие копья сгибается, точно оловянное, едва коснувшись тела. В темнице на Георгия надевают оковы и кладут на грудь огромный камень. Тщетно... На другой день его привязывают к утыканному мечами колесу, чтобы, вращая последнее, разодрать таким образом его тело. Безрезультатно... Затем надевают горящие, с торчащими внутрь гвоздями сандалии, бьют палками по устам, бичуют воловьими жилами...

Георгий стойко выдерживает все мучения, остается невредимым и продолжает творить чудеса. Как повествует сказание, он обращает в христианство жену императора Александру, придворного мага Афанасия и еще нескольких менее именитых личностей. Войдя в храм Аполлона, Георгий вынуждает его сознаться, что тот не бог, попутно исцеляет вола и совершает еще немало подобных славных дел. Терпение Диоклетиана, однако, исчерпывается, и он велит казнить Георгия и его новоявленных соратников-христиан. Хотя Георгию удавались чудеса, казнь, как ни странно, более удалась Диоклетиану. Согласно сказанию это совершилось 23 апреля 303 года н. э.

А дальше оживает легенда, знаменитое «Чудо Георгия о змие». Именно эта история принесла Георгию славу Победоносца. В одной из версий легенды говорится, что однажды Георгий оказался в городе Ласия, во владениях царя Сельвия, идолопоклонника, нечестивца и гонителя христиан. Вблизи города, в озере, поселился чудовищный змий, который стал пожирать горожан. Военные кампании Сельвия против ужасного змия не имели успеха, и население принялось роптать.

По решению царя горожане согласились день за днем отдавать на съедение змию своих детей с тем, что последней жертвой станет дочь царя. Но вот настал и ее черед...

В это время проезжавший мимо Георгий решил напоить своего коня, увидел у озера плачущую деву, разговорился с ней и узнал о ее беде. Попутно он дипломатично выяснил, что девушка, царь - ее отец и все жители города поклоняются идолам, и, стало быть, представился удобный случай, сотворив чудо, обратить здешних жителей в христианство. Божественный глас одобрил его решение.

И когда показался змий, Георгий со словами: «Господь Бог мой, погуби ужасного змия, чтобы уверовали эти неверные» - бросился навстречу чудовищу, и то упало к его ногам. С помощью девицы Георгий связал чудовище, привел его в город, показал народу и предложил всем уверовать в истинного бога, давшего человеку чудесную силу победить змия. Когда горожане закричали: «Веруем в отца, сына и святого духа, в единосущную и нераздельную троицу!» - чудовище было убито, а царевна возвращена своему отцу.

Георгий же, как говорится в легенде, с помощью архиепископа Александрии «в пятнадцать дней окрестил царя, его вельмож и весь народ, примерно двести сорок тысяч человек». Как неотразимы эти конкретные цифры и какая искусная рука вставила их в текст легенды! Своей трезвой материальностью они как бы набрасывают покров реальности на остальные события легенды. Чудо почти обретает некие физические размеры и оттого становится правдоподобнее.

Легенда эта странным образом вытесняет в дальнейшем из народной, да и церковной памяти все остальные чудеса и эпизоды жития великомученика. Она освобождается со временем от избыточных деталей, перерастает рамки христианства и, обретя величие символа, становится неотъемлемой частицей общечеловеческой культуры.

Впрочем, ничего странного в этом преображении может и не быть. Если окинуть внимательным взглядом всю освященную церковью биографию святого Георгия, то большинство составляющих ее эпизодов ограничивается традиционными для подобных биографий христианских святых рамками мученичеств и чудес. Порой они кажутся позаимствованными у других христианских святых. И только «чудо о змие» стоит особняком и принадлежит единственно этому христианскому святому.

Более того, создается впечатление, что житие святого Георгия появилось отдельно от легенды о битве Георгия со змием, одновременно с ней или даже позже ее . И что отцы христианской церкви по-своему распорядились доставшейся в наследство христианству от языческой эпохи фигурой змееборца, приписав к уже существовавшему образу приличествующее христианскому святому житие. Согласно мнению некоторых ученых так или примерно так змееборец и победоносец языческих времен стал святым великомучеником Георгием, символом победы христианства над язычеством, а позднее - символом победы церкви над ересью.

Но, быть может, существовала такая реальная историческая личность, которую можно и даже следует отождествить с Георгием Победоносцем? Историки церкви и богословы приложили немало труда, «пытаясь рассеять мрак, окружающий начало пресловутой легенды», как сказал об этих поисках историк и литературовед прошлого века А. Кирпичников.

В конце концов нашлась подходящая фигура епископа александрийского Георгия, принявшего насильственную смерть от язычников во второй половине IV века. Но эта кандидатура вызвала серьезные возражения историков. Возникали и другие, отвергнутые впоследствии версии. Реальный исторический предшественник Георгия-змееборца не находился.

Вольтер со свойственной ему отрезвляющей иронией подвел итог этим поискам в своих комментариях к «Орлеанской девственнице». «Наш святой Георгий-каппадокиец, - писал он, - полковник на службе Диоклетиана, замученный, как говорят, в Персии, в городе Диосполе. Но так как у персов не было такого города, то позднее стали считать, что он был замучен в Армении, в городе Митилене. В Армении нет Митилены так же, как нет Диосполя в Персии. Но, во всяком случае, установлено, что Георгий был кавалерийским полковником, ибо его конь при нем и в раю».

Многие исследователи в прошлом пытались найти земные истоки легенды о Георгии Победоносце, отталкиваясь от причудливой внешней канвы сложившейся истории святого. Скрупулезно сличались различные редакции легенды, отыскивались в мифологии разных народов внешне схожие двойники Георгия, проводились эффектные, но поверхностные параллели. Образ Георгия связывался то с Персеем, то с персидским Митрой, то с героем древнегреческих мифов Беллерофонтом, укротившим крылатого Пегаса, и еще со многими другими божествами и персонажами мифов.

В работах советских ученых (В. Н. Лазарева, М. В. Алпатова и других) показано, как с изменением конкретной исторической обстановки менялись общественные отношения и соответственно возникал новый оттенок, новая ипостась популярного образа. Так было и в Византии, так было и на Руси.

Между тем согласно одной из высказанных учеными версий о происхождении «Чуда о змие» следы легендарного Георгия-змееборца из Византии ведут нас прямо к египетским христианам - коптам. Наименование это утвердилось за египетскими христианами со времени покорения Египта арабами. Завоеватели отмечали этим именем египтян, оставшихся верными христианству, от египтян, принявших ислам.

Как известно, копты занимают в истории христианской церкви особое место. Их богатая и пока еще недостаточно изученная культура является как бы переходным звеном между культурным наследием язычества Древнего Египта, Греции, Рима и культурой христианской Византии. На то были свои исторические причины.

В 332 году до н. э. войска Александра Македонского завоевывают Египет, открывая тем самым новую страницу истории древней страны. После смерти великого полководца Египет был отдан одному из греческих военачальников - Птолемею I и в течение трех с половиной веков испытывал сильное греческое влияние. Затем в 30 году до н. э. страна попадает под власть Рима, а в 395 году входит в состав Византийской империи.

Вот эти семь веков и составляют период Греко-Римского Египта, эпоху, когда в горниле истории смешиваются и переплавляются три великие древние культуры. Именно в этот период возникает христианство и вбирает в свою нарождающуюся мифологию наиболее привлекательные языческие образцы.

Как отмечал известный русский ученый-историк Б. А. Тураев, «копты показали себя достойными потомками охотников писать египтян». Вероятно, поэтому заложенные ими в Египте первые христианские монастыри стали центрами производства христианской литературы и зарождающейся иконографии. «Высокое развитие египетского искусства, - писал выдающийся исследователь истории религии Н. П. Кондаков, - и на его месте эллинистического в первых трех веках указывает само, где надо искать первые шаги греко-восточной христианской иконографии».

Из стен монастырей выходят и расходятся по всему христианскому миру не только переводы Библии, апостольские постановления, творения святых отцов, но и многочисленные произведения оригинальной литературы - апокрифы, акты мучеников, рассказы о монахах и деяния соборов. «Последние три группы, - замечает Б. А. Тураев, - большею частью не менее апокрифичны, чем первая, и все четыре гораздо ближе стоят к древнеегипетской литературе, чем к Библии».

Вот тогда-то и появляются образы коптских конных святых, среди которых особенной популярностью пользовалась фигура всадника на белом коне, поражающего копьем зверя. «Эта тема, - указывал исследователь христианского Египта В. Г. Бок в своей глубокой работе «О коптском искусстве», - очень известна в языческом мировоззрении египтян и изображала Горуса, поражающего Тифона, убийцу отца его». Образ победоносною воина, поражающего змея, встречается не только в литературных сказаниях, но и в замечательных памятниках материальной культуры той эпохи, которые известны ученым как коптские ткани.

Одним из красивейших образцов этих творений коптских мастеров является ткань с изображением святого Георгия на коне из собрания Государственного музея изобразительных искусств имени Пушкина. Вот как передается в описании-каталоге собрания впечатление от этого сотканного почти полторы тысячи лет назад чуда: «Контрастно составленные краски достигают ослепительной яркости... Сияющие тона: белый, красный, желтый, голубой - буквально ошеломляют своим радостным, ничем не сдерживаемым звучанием». Не правда ли, как будто здесь вновь ожили приведенные выше слова восхищения, высказанные Е. Дорошем под впечатлением русской иконы «Чудо Георгия о змие»?

В собраниях Эрмитажа и Музея изобразительных искусств имени Пушкина имеются и другие подобные образцы коптских тканей. Хотя некоторые детали изображения Георгия на тканях и на иконе, упоминаемой Е. Дорошем, не совпадают, преемственность сюжета не вызывает сомнений.

Из тех же египетских христианских источников исходит и самое раннее и наиболее любопытное изображение, в котором зримо проявляются черты Георгия Победоносца. Это принадлежащий собранию Луврского музея ажурный барельеф, который датируют V веком. На барельефе представлен традиционный сюжет с Георгием Победоносцем - всадник на коне поражает копьем дракона.

Однако самое примечательное состоит в том, что всадник показан с головой сокола, а дракон - в виде крокодила. И, стало быть, на барельефе изображена сцена популярнейшего в Древнем Египте мифа о битве сокологолового бога Гора с носителем всяческого зла Сетом, которого обычно представляли в виде змея, крокодила или гиппопотама.

Копты. Рельеф с изображением бога Гора, пронзающего копьем крокодила.
Камень. 4 в. Лувр. Париж.

Возникновение мифа «Сказание о Горе Бехдетском, крылатом солнце» относится к отдаленнейшим временами истории Древнего Египта, когда происходило объединение Севера и Юга страны в одно государство. Гор Бехдетский предстает в этом мифе как патрон объединенной страны, покровитель фараонов. В полной титулатуре фараонов, состоявшей из пяти обязательных имен, третьим идет имя фараона как золотого Гора.

Поскольку в религиозных представлениях египтян фараоны считались сыновьями верховного бога Египта - солнечного Ра, Гор объявляется старшим сыном Ра и становится верным и грозным защитником солнечного бога от всяческих врагов.

Этот религиозный миф очень быстро приобретает политический характер и играет исключительную роль в поддержании и возвышении авторитета фараона, особенно при возникновении неблагоприятных для страны внешних политических обстоятельств или внутренних смут. Полный текст мифа о Горе Бехдетском высечен на внутренней стороне западной стены главного храма Гора, который находится в Эдфу.

В этом храме, сооруженном при Птолемеях, совершались в честь Гора мистерии - своего рода драматические представления, в которых принимал участие сам фараон. «Да сотворит это царь, - говорится в тексте, - когда случится тревога и мятеж!.. Тогда да скажет сам царь: «Я мститель бога, вышедший из Бехдета, и имя мое - Гор Бехдетский!»

Там же можно видеть изображение Гора, побеждающего врагов. Коня на этом рельефе, естественно, еще нет, ибо лошадь была неизвестна египтянам вплоть до нашествия Александра Македонского. Гор стоит в ладье и поражает копьем чудовище в воде - крокодила. А вот текст гласит следующее: «Придите и взгляните на Гора на носу его ладьи, подобно Ра, когда он сияет на горизонте, одетый в зеленое одеяние, одетый в красное одеяние, покрытый его украшениями, Белая и Красная короны прочно посажены на его голове...»

Вероятнее всего, именно таким увидели своего будущего Победоносца копты. И, водрузив его фигуру на коня, как это принято было в Древнем Риме при сооружении статуй прославляемых императоров, сотворили неувядаемый образ поражающего дракона Георгия.

Остается добавить, что в еще более древних египетских сказаниях уже не Гор, а сам Ра - солнечный бог выступает в качестве славного воина и побеждает своих врагов, имеющих обычно облик гигантского змея. В разных центрах Египта повторялась эта легенда, и в зависимости от вида главного почитавшегося в этой местности божества Ра принимал облик то сокологолового воина, то ихневмона, а то и... огненно-рыжего кота!

Один из таких мифов отражен в 17-й главе сборника древнеегипетских магических заупокойных текстов - так называемой «Книги Мертвых». Рисунок виньетки к этой главе передает кульминационную сцену мифа: под сенью густого зеленого дерева огненно-рыжий кот отсекает мечом голову змею. Пояснение в тексте гласит: «Я, этот великий кот, который сражался при сикоморе в Гелиополе, в ночь битвы, тот, который сторожил виновных в день истребления врагов вседержателя... Что это? Великий кот, который сражался при сикоморе в Гелиополе, это сам Ра». Известны и другие подобные древние тексты, повествующие о великих сражениях со змеем.

Как писала глубокий знаток истории и искусства Древнего Египта М. Матье, «образ солнца - победоносного воина сначала пешего, а позднее всадника, впоследствии в сильнейшей степени повлиял и мифологически и иконографически на создание в христианском Египте многочисленных культов святых всадников-победоносцев: Сисинния, Фиваммона, Феодора и других...»

Копты, переняв у древних египтян сюжет одного из наиболее впечатляющих религиозных ритуалов, дополнили его новыми, восточными и римскими элементами, развили сообразно своим творческим склонностям и сотворили в итоге апокрифическую легенду о конном святом Георгии. Богатая фантазия коптов расцветила легенду многочисленными, подчас весьма вольными по содержанию эпизодами жития святого, а римский обычай увековечивать императора в виде конной статуи подсказал им достойный внешний облик святого.

Очевидно, в ранних, преимущественно устных вариантах апокрифа уже имелось и «чудо с драконом». В таком первоначальном виде легенда содержала в себе, как писал В. Н. Лазарев, «много нелепого, зазорного и фантастического», что не мешало (а может быть, и способствовало) ее огромной популярности.

Вот этот весьма известный в среде первых христиан апокриф, по-видимому, и обратил на себя внимание церковных деятелей Византии в конце V века. То был период близившейся полной победы христианства над еще сопротивлявшимся язычеством, и в моде, если позволительно так выразиться, были святые, принявшие мучения за новую веру. Ведь идея мученичества составляет один из краеугольных камней идеологического фундамента христианства.

Византийская церковь не прочь была пополнить довольно еще редкие ряды святых мучеников такой популярной фигурой, как Георгий. Но для этого следовало основательно переработать апокриф - опустить сомнительные или не отвечающие требованиям момента эпизоды и привести житие в более или менее канонизированный вид, сохранив все же кое-какие индивидуальные черты из первоначального апокрифического облика Георгия. Так и было сделано.

При этом ушли в тень многие сочиненные коптами фантастические эпизоды его жития, и вместе с ними, очевидно, было изъято из жития неуместное по тем временам «чудо с драконом». Взамен были добавлены некоторые благостные подробности о юности Георгия, да еще придан лик мученицы его матери. Как видим, переработка не была радикальной. Она свелась к изъятию отдельных эпизодов и развитию не разработанных коптами деталей. Однако даже такой исправленный и дополненный вариант жития настолько сохранил первоначальный апокрифический дух, что был подвергнут официальному осуждению и едва ли не запрету. Но и это ничуть не уменьшило популярности образа святого Георгия.

В последующие годы, по мере усиления влияния и роли христианской церкви, велось дальнейшее редактирование жития. Оно сводилось опять-таки к изъятию наиболее сомнительных коптских элементов и постепенному переходу от ставшей менее актуальной к тому времени идеи святости через мученичество к набирающей актуальность идее святости через чудотворчество. Времена мучеников прошли, победившему христианству теперь понадобились веские доказательства могущества новой веры. Ничто лучше чудес, творимых святыми, не подходило для этой роли.

Вот тогда-то святой мученик Георгий становится чудотворцем. Постепенно в его житии нарастает арсенал демонстрируемых им чудес - сначала добавляется три, а затем еще шесть чудес. Наконец около VIII века одним из последних в этой серии возникает в официальной версии «чудо с драконом».

Но самое примечательное состоит в том, что в характере творимых святым чудес, да и во внешнем облике его явственно нарастают военные мотивы. Утратив крест мученика, святой Георгий превращается сперва в пешего воина с копьем или мечом в руке, а затем уже становится конным святым и змееборцем.

Весь этот период быстрой трансформации образа Георгия совпадает с важными событиями в истории Византии. В IX-X веках рабовладельческий уклад сменяется феодальным. К власти приходит и правит в течение двух веков Македонская династия, почти все императоры которой известны как выдающиеся полководцы.

Воинственная империя энергично наступает на соседние страны, ведет нескончаемые войны с сарацинами и подчиняет себе все новые земли и народы. Захвачена северная Сирия, завоеван Крит, разрушено болгарское царство, присоединена Армения... Попутно византийскими императорами подавляется ряд народных восстаний в покоренных странах. В охране растянутых границ империи и столкновениях с мобильными кочевыми народами все большую роль начинает играть конный воин.

Естественно, что в этих условиях прежние немощные святые мученики выглядели весьма неубедительно в качестве божественных патронов военного промысла. Усилившейся военной знати, армии да и самому воинственному императору потребовались более действенные святые покровители. Вот здесь-то появляется и выходит на идеологическую арену целая плеяда «святых воинов», Среди которых был и знакомый нам Георгий.

И хотя еще в начале IX века патриарх Никифор наложил запрет на все ранние редакции жития святого Георгия, византийская церковь в конце концов вынуждена была молчаливо принять в свой идеологический арсенал древний коптский образ конного святого, победоносно попирающего дракона. Такова была объективная историческая потребность времени.

Любопытно, что на Западе почитание Георгия, вера в него как в защитника воинов особенно утвердились во времена крестовых походов. Как отмечает Н. Гринкевич в упоминаемой выше книге, «Строки, имена, судьбы...», «Ричард I Львиное Сердце, участвовавший в третьем крестовом походе, все свои победы объяснял покровительством Георгия Победоносца».

По статуту Генриха VIII, 23 апреля 1522 года Георгий был избран покровителем старейшего английского кавалерского ордена Подвязки. Оксфордский собор постановил праздновать в Англии его день 23 апреля.

«В моем собрании, - пишет Н. Гринкевич, - хранится несколько старинных серебряных и медных георгталеров, впервые появившихся в XVI веке в Германии и затем быстро распространившихся по всей Западной Европе. Это - амулеты, талисманы, носившиеся главным образом воинами и моряками, верившими в их чудодейственную спасительную силу. На лицевой стороне георгталеров чеканилось изображение Георгия, поражающего копьем дракона, и надпись: «S. Georgius equitum patronus» - «Святой Георгий покровитель всадников (воинов)».

Весьма примечательной и несколько иной по своему характеру представляется эволюция идейного содержания образа Георгия на Руси. К тому времени, когда культ этого святого переносится на Русь, становление его в Византии в общем-то завершилось. В последующие века существования империи образ Георгия, обретая отмеченную выше тональность, в принципе меняется мало. На Руси же, попав на новую историческую почву, культ святого Георгия начинает свою новую жизнь.

Ярослав, перенимая у византийских императоров их высший символ могущества - божественного патрона, как бы перенимал с этим своим новым христианским покровителем и частицу мощи, авторитета и блеска византийской державы. Здесь неуместны были различные сомнительные апокрифические варианты жития Георгия. Поэтому, вероятно, в наиболее ранних известных на Руси изображениях святого он предстает в том виде, какой был официально принят византийской церковью, - как пеший воин с копьем (либо мечом) и со щитом.
Выдающийся образец такого живописного лика Георгия представлен в иконостасе Успенского собора Московского Кремля. В нижнем ряду пятиярусного иконостаса размещены замечательные произведения иконописи XII-XVII веков, написанные в Москве специально для кремлевских соборов, а также привезенные московскими великими князьями и царями из других древних центров русской художественной культуры.

Среди них особенное внимание обращает на себя икона святого Георгия XII века. Вот какой предстает она в описании специалиста-искусствоведа: «Фигура Георгия широкоплечая, с крепко поставленной головой, с крупными, сильными руками. В правой руке он держит копье, в левой меч. Лицо его светлое, с румянцем, красными губами и огромными миндалевидными глазами, которые смотрят строго, пристально и спокойно. В этом образе художник воплотил народный идеал воинской доблести и мужества...»

Святой Георгий. XII в. Успенский собор Московского Кремля.

Вместе с тем, желая, как отмечает В. Н. Лазарев, «высвободить этот культ из-под ревнивой опеки греческого духовенства», Ярослав приурочивает день святого Георгия к 26 ноября и вводит новый русский праздник, какого не знала византийская церковь. Это был знаменитый осенний Юрьев день, как бы закрывавший собой сезон земледельческих работ. Он играл немаловажную роль в крестьянской судьбе, ибо лишь после осеннего Егория (как именовался день в народе), завершавшего все полевые работы, разрешался переход крестьян от одного землевладельца к другому.

Как известно, указ Бориса Годунова о прикреплении крестьян к земле отменил эту давнюю привилегию. Указ Бориса Годунова известен сейчас лишь историкам, но отзвуки его сохранились в народной памяти в виде поговорки «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!».

Но и апокрифический вариант жития святого Георгия, включающий «чудо с драконом», довольно рано, едва ли не при Ярославе, проникает на Русь. И вот он-то, вернее, стоящее особняком впечатляющее «Чудо Георгия о змие» обретает на Руси необыкновенную популярность, а весьма скоро- и официальное признание. Тому были свои исторические причины.

И в домонгольский период, и во время татаро-монгольского нашествия, и позднее в истории Руси немало было кровопролитных междоусобиц и битв с врагами. Во всех этих ратных делах наиболее достойным божественным покровителем князей и феодальной знати на Руси, естественно, становился святой воин и победоносец Георгий. Да и пример Византии, и дальновидный первоначальный шаг Ярослава являли собой убедительные свидетельства тому.

Неудивительна поэтому активность, с какой распространяется официальный культ святого Георгия, о чем уже упоминалось ранее. Но на Руси, где конь составлял основу землепашества, а конный всадник особо ценился в сражении, уже не пеший воин Георгий, а конный Георгий-змееборец представлялся более мощной и притягательной фигурой.

С другой стороны, искоренение церковью язычества, низвержение прежних кумиров, с которыми так или иначе связывалось мировоззрение народа, создали некую идеологическую пустоту. Предназначавшиеся для ее заполнения образы новых богов не могли в своем готовом, так сказать, застывшем виде возместить эту утрату и стали переиначиваться на местный лад. Так было и с фигурой святого Георгия.

В истории, пожалуй, любого народа встречается немало свидетельств о силах зла, подавлявших людей. В их число могли входить и чуждые человеку силы природы, но главными все же являлись социальные силы зла - всякого рода угнетатели и поработители народа.

Обидчиков бывало достаточно, защитники же существовали скорее в мечтах, и простому человеку оставалось полагаться если не на собственные, то на чудесные силы добра.

Он стремился воплотить свои мечты о мудрой силе, доброте и справедливости в конкретных, понятных ему и близких, но все же чуточку сказочных ликах богатырей, витязей, карающих зло и восстанавливающих справедливость. Ими полны сказки, былины, предания.

И вот когда на Руси, лишенной языческих богов, утверждается культ святого Георгия, то не покровительствующий князю святой пеший воин, а полнокровный апокрифический змееборец и победоносец привлекает внимание и симпатии народа. Проникшее вместе с духовными стихами «Чудо Георгия о змие» становится как бы центром притяжения и кристаллизации традиционных народных представлений о добром герое-защитнике и заступнике.

Фигура Георгия Победоносца не только вбирает в себя черты таких былинных богатырей, как Добрыня Никитич и Илья Муромец, но и замещает близких по характеру и духу древних поверженных богов. Полагают, что языческий Хорс - солнечный конный бог славян уступил Георгию Победоносцу свой небесный пьедестал. В конечном итоге не церковный статичный пеший воин утонченного вида, а по-крестьянски обстоятельный конный богатырь, энергично попирающий всяческое зло, становится подлинным народным героем и входит в культурное достояние народа.

Естественно, что ореол доблестного воина, славного витязя, борца за правду, заступника и защитника придал необыкновенную привлекательность лику Георгия Победоносца и способствовал широкому распространению его культа в народе. «Любимыми иконами в русском быту, - пишет Василий Белов в своей книге «Лад», - помимо Спаса, считались образы Богоматери... Николая-угодника... и, наконец, образ Егория, попирающего копьем змия (заступник силой оружия)».

Есть два примечательных момента в этом стихийном состязании официальной и народной линий образа Георгия, красноречиво говорящих о том, что победу одержала в нем именно народная линия. Церкви же пришлось считаться с результатами этого выбора, дабы не утратить вовсе из своего актива не по-христиански воинственный, но привлекательный образ.

Во-первых, в духовных стихах, с которыми «Чудо Георгия о змие» широко распространилось по Руси, Георгий неизменно поражает дракона духовным оружием- словом, но никак не физически, не материальным копьем. Эта первоначальная церковная трактовка Георгия Победоносца не отвечала сложившимся в народе героическим представлениям о заступнике и была соответственно переработана. На подавляющем большинстве появившихся позднее икон Георгий уже по-богатырски владеет копьем, не применяя более словесного оружия. Здесь можно увидеть принципиальную по своему характеру уступку церкви народным чаяниям.

И во-вторых. Установленный Ярославом день церковного праздника святого Георгия - ноябрьский день глубокой осени - никак не соотносился с теми чертами, какие народ ожидал увидеть в образе Георгия - покровителя земледельца и скотовода. Момент, когда такое покровительство требовалось и могло проявиться наиболее ощутимо, соответствовал весне, но никак не глубокой осени.

Именно весна - время первого выгона скота в поле после длительной зимовки - связана была с наибольшими опасностями для главного и наиболее уязвимого достояния крестьянина - его скота. К этому времени исстари был приурочен ряд древних языческих обрядов, которые отнюдь не исчезли с введением христианства. Очевидно, церкви пришлось считаться и с этим обстоятельством, и праздник святого Георгия наиболее торжественно стал отмечаться все же весной - в апреле (по старому стилю).

Характерно, что энергичный эпический, народный облик Георгия Победоносца утвердился на Руси в тревожные времена, когда перед лицом всеобщей беды наиболее остро ощущалась потребность в чудесном защитнике и охранителе. Но уже с конца XV века, с переменой исторической обстановки, начинает меняться и внешний облик святого Георгия.

Набирает силу новгородская иконописная школа. А Новгород, избежавший губительного и разорительного нашествия, не испытывал столь жгучей потребности ни в реальном, ни, похоже, в божественном покровителе. При взгляде на новгородские иконы того времени создается впечатление, что церковь наконец-то смогла овладеть инициативой и несколько приглушить излишнюю воинственность характера святого.

Вновь (спустя несколько веков!) возникает аскетическая фигура пешего Георгия-воина, но при этом она становится изящней и декоративней. Вместе с тем и образ Георгия-змееборца сохраняется (ведь при всем желании его уже невозможно изъять из культурного наследия народа), но теряет свою мощь и жизненность и делается утонченней, камерней.

Впрочем, история всему определяет свое место. В наши дни лишь специалисты да дотошные посетители музеев обращаются к этим бледным копиям могучего образа, порожденным дисциплинированной фантазией мастеров прошлого. В памяти же народа живет образ эпического богатыря Георгия Победоносца, легендарного защитника, карающего всяческое зло, - высший символ активного добра.

И все же наш рассказ о нем будет неполным, если не упомянуть о двух российских достопримечательностях более позднего времени, вернее даже, государственных реликвиях, связанных с именем Георгия Победоносца. Одна из них принадлежит Москве, другая - Ленинграду.

Сегодня невозможно себе представить Московский Кремль без Большого Кремлевского дворца, стены которого были свидетелями многих славных актов отечественной истории. Построенный в 1839-1849 годах Большой Кремлевский дворец до 1917 года был московской резиденцией российских императоров и служил для парадных приемов.

Согласно оригинальному замыслу руководившего его сооружением архитектора К. А. Тона основной второй этаж дворца исполнен в виде ансамбля больших залов, посвященных русским орденам. Залы носили следующие наименования, отчасти сохранившиеся и поныне - Георгиевский, Екатерининский, Владимирский, Александровский и Андреевский. В архитектурном оформлении и убранстве каждого зала нашли отражение мотивы, навеянные символикой соответствующего орденского знака.

Не случайно, очевидно, среди прочих залов этого главного некогда московского дворца особо выделяется зал, носящий имя Георгия Победоносца, покровителя Москвы. В монографии «Художественные памятники Московского Кремля» мы можем прочесть о нем следующее: «Наиболее значительным залом Кремлевского дворца является Георгиевский, перекрытый огромным коробовым сводом: 60 метров в длину, 19 метров в ширину и 17 метров в высоту. Свод опирается на массивные пилоны, перед которыми поставлены декоративные пустотелые колонны, несущие над собой статуи. Эти выполненные скульптором И. Витали статуи олицетворяют области, вошедшие в состав Русского государства. В торцах зала помещен вверху горельеф, изображающий Георгия Победоносца - покровителя ордена... Свободные от лепнины стены зала покрыты белыми мраморными досками с названием воинских частей и именами лиц, награжденных орденом Георгия за военные заслуги».

Выведенные добросовестной рукой специалиста сухие строки не могут передать впечатления, производимого Георгиевским залом в натуре. Своей торжественной простотой и пропорциями этот светский зал напоминает храм. Однако это не храм смирения и молитвы. Сдержанная сила заключена в строгой шеренге величественных колонн, подобной замершей воинской линейке, что еще более подчеркивается равномерным строем уходящих в перспективу массивных и в то же время воздушных люстр. Как прекрасно увековечена здесь российская воинская слава предшествующих веков! Какая плеяда блестящих имен встает перед глазами!

В числе кавалеров ордена первой степени были: генерал-аншеф П. А. Румянцев-Задунайский - за Кагул, генерал-аншеф А. Г. Орлов-Чесменский - за Чесму, генерал-аншеф П. И. Панин - за Бендеры, генерал-фельдмаршал Г. А. Потемкин-Таврический - за Очаков. Все четыре степени ордена имели только фельдмаршалы- М. И. Кутузов-Смоленский, М. Б. Барклай-де-Толли, И. Ф. Паскевич-Эриванский и И. И. Дибич-Забалканский. Генералиссимус русской армии А. В. Суворов, прославившийся своими воинскими победами, имел лишь первые степени ордена. Прихоть императора Павла I, упорно игнорировавшего этот русский военный орден, помешала А. В. Суворову стать полным его кавалером.

Манифестом от 13 февраля 1807 года Александр I утвердил «Знак отличия военного ордена святого Георгия» - «Георгиевский крест», для награждения солдат и унтер-офицеров. В 1856 году были утверждены четыре степени его - два золотых и два серебряных нумерованных креста. В 1878 году учреждается носившаяся на георгиевской ленте медаль «За храбрость», переименованная затем в «Георгиевскую». Она также имела четыре степени.

О многих славных страницах отечественной истории могут поведать мраморные доски Георгиевского зала. Конечно, далеко не всем доведется побывать в этом замечательном храме русской воинской славы, но некоторым - возможно. И тогда, быть может, вспомнив этот незатейливый рассказ о легендарной фигуре победоносного Георгия, они смогут полнее ощутить аромат истории.